«Сисьгофобия(30+)»
(страшные откровения мужчины)

Первое, что я увидел, появившись на свет божий – титьку. Это была титька мамы, из нее сочилось живительное грудное молоко.
На этом можно было бы закончить сей рассказ, но, увы, сисьги сыграли в моей жизни скорбную и удручающую роль, доведя до серьезного психического расстройства и инвалидности 2-й группы.

Итак, приготовьтесь прочесть самые душераздирающие строчки, которые когда-либо написаны живым человеком.

Второе знакомство с сисьгами произошло в 8 классе средней школы. В нашем классе училась девочка, звали ее Мария Рыкина. Но все называли ее Маша-Камаз. Маша имела талию, в которой помещались две орбиты Юпитера и грудь 5-го размера. Однажды наш класс дружно резвился в коридоре школы во время перемены. Ничего не предвещало беды, пока мой одноклассник Витька Пестиков не предложил побегать наперегонки. Коварный жребий выдал мне в партнерши по забегу злосчастную Машку-Камаз.Подбадриваемые улюлюкиванием и свистом зрителей, мы взяли старт. Поначалу я вырвался вперед, но тракторная тяга Машки быстро набирала обороты. Она неслась подобно паровозу, издавая звуки мамонта в брачный период. Я уже видел, как надвигается ее мастодонтовая тень, я уже чувствовал ее обжигающее дыхание… Сметая все и вся на своем пути, Машка-Камаз задела меня левой титькой, от удара которой я впечатался в бетонную стенку школьного коридора – и потерял сознание.
Очнулся я уже в больнице, врачи констатировали сотрясение головного мозга, перелом носа и выбитые передние зубы. За месяц меня поставили на ноги, но заикаться я перестал токмо через полгода.

Третье знакомство с сисьгами было еще более трагическим. И опять роль демона сыграла Машка-Камаз.
К школьному выпускному ее вымя достигло 7-го размера, а талия превзошла орбиту Солнца. Кличка тоже претерпела изменения, ибо Камаз превратился в Кировец. Когда Машка-Кировец шла по школьному коридору, дежурный кричал: «Шухер!» - и все разбегались, прячась по кабинетам или под лестницей.
Наступило время школьного выпуска. Предчувствуя беду, я не хотел идти на выпускной вечер, но отмазаться было нельзя, ибо вредная директриса отказывалась выдавать диплом отсутствующим. Помолившись Христу, Аллаху, Будде, всем известным и неизвестным богам, я на ватных ногах поплелся в школу. Официальная часть прошла без происшествий, хотя я еще тогда заметил нездоровый блеск в глазах Машки-Кировец, когда она обращала взор в мою сторону. Я решил улизнуть сразу после официальной части, воспользовавшись кипишем приготовления к банкету. С замиранием сердца я вышел из здания школы, оглядываясь, пересек школьный двор, перебежал дорогу, пролегающую рядом со школой. Осталось пройти мимо потенциально опасных кустов, растущих на обочине дороги – и я свободен и спасен. Но судьбе было угодно распорядиться иначе…
Когда зловещие кусты остались почти позади, из них высунулась огромная горилья рука – и втянула меня подобно гигантскому пылесосу в недра густой растительности. Как вы уже догадались, это была рука Марии Рыкиной, она же Машка-Кировец…
Она требовала большой и чистой любви, причем взаимность ее совершенно не интересовала. Я призывал ее к разуму, указывая на разность габаритов. Молил Христом-Богом. Угрожал Страшным Судом. Просил пощады, стоя на коленях. Плакал, матерился, протягивал руки к небу… Все было тщетно. Машка-Кировец повалила меня на жесткую холодную землю – и надругалась надо мной со всей своей первобытной страстью и силой циклопа-великана. Свидетели говорят, что три раза. Я не могу сказать достоверно, ибо потерял сознание и желание жить уже в процессе первого раза.
Очнулся я уже в реанимации, где доброхотные врачи сшивали мое бренное тело по кусочкам. Выписался я из больницы через год с пожизненным нервным тиком и инвалидностью 2-й группы.

Лет пять прошло прежде, чем я снова смог смотреть на женщин. Тут мне и подвернулась моя первая и последняя жена Катя. Катерина была хорошей девушкой, но имела явный сисечный изъян. Ее сисьги были отвратительны. Они напоминали свежевыпеченные пшеничные лепешки, с той лишь разницей, что пшеничные лепешки пахли ароматным тестом, а ее лепешки пахли лошадиным потом. Когда мы гнездились на брачном ложе, ее сисьги-лепехи лезли мне в лицо, вызывая отвращение и рвотный рефлекс. Я уходил на кухню и курил, притворяясь, что мучаюсь бессонницей. Это не спасало, ибо она вставала, подходила сзади и нежно обнимала за шею, кладя на мои плечи лепешечные сисьги как погоны.
Через неделю супружеской жизни я бежал, прихватив с собой лишь тщедушный чемоданишко с одной сменой белья. Поселился в другом городе, поменял фамилию, отрастил бороду и усы, окончательно уверовав, что сисьги – это вселенское зло.

Я ненавижу сисьги, я презираю сисьги, я боюсь сисег, я протестую против сисег. Короче говоря, я заболел сисьгофобией.

Мне почти каждую ночь снится один сон: я с криком ужаса бегу по бесконечному коридору, а за мной шагает боевой строй огромных сисег, громыхая по паркету сосками-шпорами…

• 
• 
•